Новости экономики и финансов СПб, России и мира
Фото: Пресс-служба БДТ / Стас Левшин
Рассказ «Губернатор» Леонида Андреева появился в начале XX века. «Губернатор» XXI века Андрея Могучего несется к собственной смерти на всех парах, как новенький паровоз по свежепостроенной железной дороге.
Премьера в БДТ — чудо инженерной мысли: работает великолепно, все механизмы точно прилажены друг к другу, рельсы — прямые. Текст «революционного символиста» Леонида Андреева зачитывает Василий Реутов.
Его бесстрастный тон и телеграфная скорость сообщают изложению жизненных обстоятельств и душевных движений Губернатора сухую, жуткую достоверность. Главный и единственный в спектакле герой — палач, он раз за разом мысленно возвращается к сцене расстрела рабочей демонстрации: «Взмах платка.
Обратите внимание
Выстрелы. Кровь». И раз за разом реальный или спроецированный на видео платок падает на сцену, а резкий грохот выстрелов взрывается в ушах зрителей. Полный эффект присутствия.
Собственно, с убийства — предвкушаемого — все начинается. Двое неизвестных без лиц молча стреляют в подушку, которой прикрылся сжавшийся в кровати Губернатор.
Эти магриттовские фигуры в котелках спустились из театрального поднебесья по трясущимся стремянкам, скинули латы — железные крылья, тем же путем и покинут место действия, совершив окончательный расстрел в предпоследней, самой стремительной, картине спектакля.
Продырявленная подушка, пачкающая парадную форму Губернатора белым пухом, его уже не покинет. То ее подадут заботливые подчиненные, то сам герой прихватит с собой, нервно выковыривая из неопрятной дыры перо–другое.
Он говорит сыну, что смерть поселилась у него во лбу. Художник Александр Шишкин «переселяет» смерть в подушку с прорехой, из которой мало–помалу выпадает жизнь.
Белый пух, белый платок, белые передники гимназисток — белого на сцене очень немного. Основная палитра — серый да черный, ядовито–зеленые шторы, редкие всполохи красного. Даже лица все покрашены серым, и это понятно: в этической палитре спектакля–дагерротипа белому свету не место.
Губернатор, отдавший приказ стрелять по толпе бастующих согласно инструкциям, награжденный за это властями, не мучается чувством вины и не бьется в раскаянии. Это всеобъемлющая вина мучает его, обладая собственной неумолимой силой, лишая права на жизнь. 47 трупов — груды восковых кукол в их натуралистичной мертвенности — валяются прямо в гостиной.
Садовник Егор спокоен: народ убьет. И тут уж ничего не поделаешь.
Хотя герой в спектакле один (изумительный Дмитрий Воробьев), сцена густо населена.
Пьяная жена Губернатора и ее любовник, дети, лакей, архиерей, полицмейстер, солдаты, женщины с Канатной, монахини тонут в потусторонних фортепианных соло Олега Каравайчука, при этом каждому есть что сказать.
Важно
Рабочий с завода, размахивающий алым флагом, устраивает целую революционную сцену (в самом что ни на есть истерическом смысле слова — экзальтированные речи взяты из пьесы Андреева «Царь Голод»).
Жена его, мать убитой девочки, сошедшая с ума, заходится в воплях неподражаемого вокального мастерства, цитируя андреевского же «Великана». Магриттовские ангелы перекидываются афоризмами из «Так было» о природе власти и рабства, Архиерей роняет многозначительную фразу из «Капричос» Гойи: «Опыт погибших не идет впрок тем, кто стоит на краю гибели».
Андрей Могучий, первым в 2017 году предъявивший «революционную» тему, за полтора часа развернул ее в такую экзистенциальную ширь и глубь, что коллегам по театральному цеху (а в год столетия революции каждый так или иначе обязан осмыслить и обыграть катастрофический юбилей) догнать и перегнать его будет непросто.
Что такое власть? Кто такой палач? Можно ли пожалеть палача, оправдать власть? У Андреева гимназистка пишет Губернатору письмо, жалея его. Дмитрий Воробьев, в полном соответствии с первоисточником, трясется от рыданий: «Пожалейте меня! Придите же ко мне кто–нибудь, придите».
Прототип героя — московский генерал–губернатор, великий князь Сергей Александрович, виновник Ходынки, убитый в начале февраля 1905 года, — жалость вызывал едва ли. И Леонид Андреев закончил рассказ, написанный по горячим следам, словами о большом страхе и законе мстителя. Сто лет спустя «Губернатор» заканчивается иначе.
Гимназистка (замечательная Александра Магелатова) вприпрыжку декламирует катехизис другого времени, стихи Тадеуша Ружевича: «Человека нужно любить. — Что нужно любить? — Человека». Тоже ведь не о жалости речь.
Подписывайтесь на канал ДП в Телеграме , чтобы первыми узнавать о важных новостях экономики, бизнеса, политики и общества!
Выделите фрагмент с текстом ошибки и нажмите Ctrl+Enter
Обсуждаем новости здесь. Присоединяйтесь!
спектакль ГУБЕРНАТОР — Театр БДТ им. Товстоногова
«И только одна гимназисточка плакала…»
В рамках фестиваля «Золотая маска» состоялся гастрольный спецпроект БДТ им.Товстоногова. В числе лучших спектаклей -«Губернатор» режиссера Андрея Могучего
Психологическую прозу Леонида Андреева поставить так, чтобы нынче собирать полные залы, может режиссер, только по-настоящему преданный театру и уверенный в себе.
К столетней годовщине революции Андрей Могучий взял напряженно-страшный рассказ «Губернатор», в котором писатель, предчувствуя приближение кровавой революционной волны народного возмущения, размышляет о многовековых устоях и личной ответственности каждого перед нравственным законом, о насилии и милосердии, о способности мыслить и чувствовать, данной не каждому.
Леонид Андреев, как всякий большой русский писатель исследовал глубину человеческой души, в которой значительная часть должна принадлежать совести. Сегодня так ощущается дефицит и полное забвение этого необходимого для всех понятия, что спектакль воспринимается, чуть ли не как театральный манифест, то есть обращение к публике.
Сюжет завязан на том, что толпа бастующих рабочих вместе с семьями приходит к Дому губернатора с требованиями, которые тот выполнить не может. Народ ведет себя вызывающе агрессивно, и градоначальник (Дмитрий Воробьев), взмахнув платком, дает отмашку — солдаты стреляют.
Итог: 47 убитых, из которых – девять женщин и три ребенка. Мучимый запоздалым раскаянием, губернатор едет смотреть убитых, желая успокоиться, вместо того в память впечатываются сваленные в ряд мертвецы, похожие на сломанные куклы из папье-маше.
Совет
Он их не жалеет, но забыть не может до последнего дня жизни, которой осталось считанные дни…
Губернатор – вовсе не старый, но с момента того судьбоносного необдуманного поступка — состарившийся, измученный, надломленный человек. Для него все кончилось, когда он взмахнул платком, и раздался первый выстрел. В голове губернатора мучительно все смешалось: да, бунтовщики должны быть наказаны, порядок есть порядок, но стрелять в своих, в безоружную толпу…
Спектакль выдержан в мрачных серо-зелено-черных тонах. И лица у всех – землисто-серые (художник по гриму Наталья Крымская), неживые, словно рок наложил проклятье на каждого в злосчастном городке.
Сценография Александра Шишкина свободно трансформирует пространство, то сужая его до размеров камеры, где, время от времени, распластывается на неуютной кровати губернатор, в тяжелом забытьи встречаясь с собственной смертью от рук черных ангелов.
То стены легко расходятся, окаймляя огромную залу в губернаторском доме, то вовсе исчезают, когда действие переносится на улицу.
Спектакль длится без малого два часа, за которые губернатор проживает две страшные недели – с той самой секунды, когда он сам подписывает себе приговор взмахом белого платка, выстрелами, кровью. Чтобы ни делал он, где бы ни был, перед глазами — одна и та же картина: убитые по его приказу люди, сваленные в ряд, как испорченные куклы.
Текст от автора бесстрастно и точно читает артист Василий Реутов, без этих комментариев сложно было бы уловить все тонкости происходящей с человеком метаморфозы. Как совершается такая резкая перемена? Начальник, который всегда прав, для которого выпороть крестьян — занятное дело… как он, будучи в полном здравии и твердой памяти, начинает добровольно искать смерти?
В первые дни губернатор успокаивает себя точно вымеренными шагами: «Так ходят губернаторы!», — затем измученно и вяло общался с недоумевающими родными и близкими, но к последней черте подходит уверенно твердо — так должно быть.
Обратите внимание
Вокруг всем ясно, что бунт надо было усмирить, чтобы «беспокойные люди превратились в спокойные трупы». Архиерей (Валерий Дегтярь), когда его призвали совершить панихиду по убиенным, назвал губернатора «умиротворителем», а рабочих – «злодеями».
Из Петербурга на тревожное донесение о случившемся приходит «высочайшее и лестное одобрение». Однако, взмах белого платка, выстрелы, кровь продолжают мучить губернатора видениями: ему никак не смириться с мыслью, что стреляли по своим.
«Ведь они же — не турки? Они — свои, русские, всё Иваны да тезки — Петры, а я по ним, как по туркам? А? Как же это?».
Мысли беспокойно мечутся вокруг страшного, которое уже не исправить. Губернатор удивляется и сочувствует бедной жизни рабочих, которую только теперь увидел. Жизнь для него обесценена: он расхаживает по улицам нарочно один, лишая спокойствия полицмейстера «Судака» (Альберт Насыров).
Ни людей, ни темноты губернатору не страшно, а вот сыну Алексею (Андрей Феськов) — боевому офицеру не по себе. Офицер уверен в государственной необходимости стрелять. «Государственная необходимость — кормить голодных, а не стрелять.
Молод он еще, глуп, увлекается», — рассуждает умудренный печальным опытом градоначальник, безразлично размышляя, как именно его убьют: «Револьверы теперь стали хорошие делать, а бомбу пока не научились…».
Самые страшные сцены связаны со смертью и безумием: сошла с ума мать убитой семилетней девочки (Аграфена Петровская), и посыпались губернатору письма мешками: «Убийца! Детоубийца!». Никто не обратил внимание, что во время голодовки, объявленной бастующими в знак протеста, гораздо больше детей умерло.
«Убьют точно, от тоски убьют, а потом сами пожалеют, но только потом…», — пророчествовал себе губернатор.
Для театра вслед за писателем важно было показать не безликую разъяренную толпу, но Людей.
Например, рабочего, который написал губернатору не оскорбительное, а рассудительное письмо, как «из века в век его предки рождались рабами, а предки губернатора – господами», что его товарищи обратились за советом и помощью, как к образованному и гуманному человеку XX века: «А вы как с ними поступили? Эх, вы! Милостивый государь! Народ просыпается! Пока он только еще во сне ворочается, а вы погодите, как он совсем проснется! Вам новы эти мои слова, подумайте над ними. А засим прошу прощения, что обеспокоил, и во имя „братства“ желаю, чтобы вас не убили…». Человек, который, не имея никакого образования, столь справедливо и умно умеет мыслить, сегодня подобен динозавру, увы.
Важно
Полицмейстер Судак, обеспокоенный крушением собственной карьеры из-за предстоящего убийства губернатора, посоветовал тому семейный отпуск на пару месяцев – все забудется, и можно будет опять спокойно жить, последний, было, согласился, хотя давно перестал чувствовать близость семьи: никому его не жаль, никто его не понимает. Супруга (Ирина Патракова) – женщина распущенная и избалованная, занятая только собой и тем, как развеять скуку, дети далеки от его проблем. Но тут к нему попало неожиданное письмо от гимназистки (Александра Магелатова): «…мне сделалось страшно жаль вас, как будто бы я знала вас лично.. И клянусь, что буду плакать о вас, как будто я была ваша дочь, потому что мне очень, очень жаль вас…». Вот что стало ему утешением – он мысленно полюбил гимназисточку. И произошла с ним решительная перемена: теперь он был правдив лицом — улыбался, был равнодушен или хмурился, когда испытывал соответствующие чувства, словом, обходился без всякого политесу.
«Смерти он не боялся и представлял ее себе только с внешней стороны: вот в него выстрелят, а он упадет; потом похороны, музыка, несут ордена, и это все».
Андрей Могучий без всяких пауз и отступлений спокойно, без надрыва и пафоса приближает героев к финалу. Главный персонаж трагедии обречен, это логично, и это понимают все.
«И только одна гимназисточка плакала…».
фотографии Дмитрия Дубинского
спектакль режиссера Андрея Могучего «Губернатор» БДТ им. Товстоногова
Губернатор, отзывы на спектакль, постановка БДТ, Санкт-Петербург – Афиша-Театры
Спектакль Могучего в БДТ снова на хайпе. Обожаю этого режиссера за новаторство и поддержку театрального искусства на современной волне. Данная постановка была ближе всего к классическому русскому театру, здесь нет много различных арт-задумок, но это не делает спектакль менее интересным.
Мне почему-то трудно сегодня изложить рационально и по полочкам свои мысли чисто о самой постановке, в голове все хаотично, но эмоции в кульминации и финале спектакля били ключем и еще несколько часов после. Сидел я на балконе, поэтому плохо видел лица актеров, наверно, в первых рядах партера зрелище просто завораживающее.
Работа сильная, немного тяжелая, безусловно оставляющая пищу для размышления мозгу. Декорации построены интересным образом и часто менялись, режиссер разделил спектакль на 11 эпизодов, закадровый текст переодически дополнял происходящие действия, а так же мысли самого губернатора.
Звуковое оформление, музыкальная драматургия держала в напряжении и не дала бы заснуть самому не выспавшемуся накануне зрителю. Нет смысла конкретно перечислять режиссерские штучки воплощения материала на сцене, так как потом может быть не интересно, но для меня это одно из того, ради чего я хожу в театр.
Все мы любим кино, где можно создавать целые миры и вселенные, но театр — не кино и здесь нужно реально скрещивать креатив и голову, чтобы получилось что-то толковое. Я больше ничего не хочу писать, как только, ИДИТЕ, ИДИТЕ, ИДИТЕ на спектакли Андрея Могучего.
Это стоящий современный режиссер, особенно это посыл молодежи, многие представители, из которых думают, что театр он и как 100 лет назад театр. Нет, не в случае Могучего.
Мысли по поводу самой идеи рассказа самые разные. Первая: чиновник-управленец — это ответственный за многое человек. И как далеки в своих деяних нынешние наши управленцы. Вторая мысль, можно сказать вытекающая из первой: тяжела шапка монамаха. Почему-то вспомнил Януковича не ставшего расстреливать на Майдане народ. Да, возможно он коррупционер был, но не убийца.
С другой стороны, его трусом называют. И как тут найти золотую середину?! Не остаться убийцей и не трусом?! И опять же, Россия была сильна только, когда ее крепко держали в кулаке, а это редко обходилось без внутренних волнений. Не читал первоисточник, но возможно произведение Андреева несет очень важные и актуальные мысли.
Удивительно, что за все время есть только одна экранизация 1991 года.
Раскаяние главного героя смотрится жалобно в том понимании, что есть нравственные люди на руководящих постах умеющие осознавать свои ошибки, ведь наверное, никто не хочет, чтобы начальник/губернатор/министр/президент и т д. были безчувственными безнравственными тварями.
Вторая сторона медали, чувство вины сожрет тебя, убьет или превратит в мученика по жизни, а мучиться или жить мы выбираем сами.
Совет
Убитых людей уже не вернешь, стоит ли так страдать?! Наша жизнь и мировоззрение настолько многогранны, что непонятно, надо ли на плохое отвечать плохим, мстить, клин клином выбивать или отдать все в руки Вселенной?! Народ, внутренне душой должен развиваться, а не решать все холоднокровным расчетом. Ведь страшно, когда ты оступился намеренно или не намеренно, а 90% мечтают тебя уничтожить, стереть в порошок и искренне это желают.
Впервые был на главной сцене БДТ, театр красив, как внешне, так и внутри. Надеюсь, он станет одним из моих самых посещаемых театральных площадок.
Могучий ставит «Губернатора» Леонида Андреева в БДТ: чего ждать?
Художественный руководитель БДТ Андрей Могучий поставил рассказ «Губернатор» Леонида Андреева. Премьера спектакля уже в эти выходные. Почему решили обратиться к теме русских революций и что имело значение при подготовке объясняет литературный редактор театра Светлана Щагина.
- Борис Кустодиев «Вступление. Москва», 1905 год
Светлана Щагина, литературный редактор БДТ:Рассказ «Губернатор» написан Леонидом Андреевым как реакция на убийство эсером Иваном Каляевым московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Романова. По объему смыслов и сгущенности повествования произведение больше похоже на экзистенциальный микророман. Леонид Андреев — автор мистический, за которым, по словам Александра Блока, бездна и хаос следовали неотступно.Главный герой — градоначальник, отдавший приказ о расстреле толпы бастующих, среди которых были женщины и дети, — переосмысливает произошедшее, предчувствуя возмездие и смерть. У рассказа нет четкой нарративной структуры: он построен по законам драматургии внутреннего монолога. В нем много смысловых деталей, кинематографических, по сути, подробностей, мелочей, отражающих субъективный взгляд персонажа. Повествование разорвано, много флешбэков, воспоминаний, прокручиваний одной и той же ситуации в сознании главного героя. Рассказ легче экранизировать, чем поставить в театре».
В 1928 году немой фильм «Белый орел» по мотивам «Губернатора» снял Яков Протазанов. Главные роли играли Василий Качалов (это единственная роль знаменитого актера МХАТа в кино) и Всеволод Мейерхольд.При подготовке спектакля для нас также имел особое значение контекст времени: рассказ написан в 1905 году, во времена первой русской революции, когда «красный смех» гулял по стране. В главном сатирическом журнале Франции начала XX века L’Assiette au Beurre (этаком дедушке современного Charlie Hebdo, который читали все — от Пабло Пикассо до Максимилиана Волошина) каждый месяц выходили жесткие карикатуры на преступления царского режима. Темами всех русских изданий, сопровождавших период с 1905 по 1917 год (а именно сатирических журналов тогда выходило какое-то невероятное количество), были революция, возмездие, смерть. Точная иллюстрация того времени — картина Бориса Кустодиева «Вступление. Москва». Хотя революция — только фон спектакля, в центре — частная история человека, ведущего мучительный диалог с самим собой, с собственной совестью и живущего в постоянном ожидании скорой смерти.
Уже сейчас понятно, что получается большой спектакль, на сцену выйдет около сорока артистов, хотя это трагедия одного человека, губернатора, роль которого исполнит артист БДТ Дмитрий Воробьев. Масштабная сценография Александра Шишкина предполагает также использование фото- и видеоинсталляции.Кстати, Андреев страстно любил фотографировать, одним из первых в России начал делать снимки по методу «автохрома» — создал серию экспериментальных кадров, где рядом с реальными людьми и вещами присутствуют «призраки». Например, на фотографии праздничного обеда на даче писателя среди гостей стоит «привидение», сквозь изображение которого просвечивает окно. На снимке «Таинственная голова» Андреев сам присутствует как призрак, освобожденный от тела и сливающийся с массивным креслом.
Спектакль «Губернатор» в БДТ – 21 и 22 января
А что такое братская могила?
Спектакль БДТ им. Г.А. Товстоногова выдвинут на «Маску» в пяти номинациях. Но дело не в этом. Давно я не видела спектакля лаконичней — но и зрелищней. Точней в щедрых, но продуманных, даже обязательных к показу метафорах.
А главное: глубже по смыслу. Андрей Могучий в «Губернаторе» сумел уравновесить правду «красных» и правду «белых». И не стереть притом обе трагедии. Не утопить их в сахарных слезах всепрощения. А это очень сложная задача.
Особенно в спектакле о русской революции.
В постановке по новелле Леонида Андреева на сцене — Первая русская революция. 1905 год.
В 1905-м гибель 47 человек еще потрясает всю губернию. Взрослый человек в генеральском чине еще может не знать, что такое братская могила. Но… это у нас ненадолго.
Сюжет Леонида Андреева, конечно, — аллегория Кровавого воскресенья. Рабочие после долгой стачки, с голодными детьми за руку, идут сотнями к дому губернатора Петра Ильича (Дмитрий Воробьев). Речи их невнятны.
Требования туманны. Толпа напирает на седого генерала с безупречной осанкой… да и с почти безупречной душевной выправкой.
И он, порядочный по сути человек, спасая покой вверенной губернии, — отдает солдатам команду: стрелять в толпу.
47 жертв. Из них трое детей, все почему-то девочки… Никто в городе N. не сомневается: губернатора вскоре убьют. И сам он ждет казни: обреченно, стоически. Как после высшего суда.
Сценограф Александр Шишкин создал для «Губернатора» мощное пространство. Съезжаются и разъезжаются тусклые казенные стены, зеленые внизу, беленые поверху: кабинет и канцелярия, рекреация женской гимназии, зал присутствия, мертвецкая, городская площадь. Все мучительно измызгано. Не ухожено. Высокие окна навзрыд разбиты. За ними дышат тьма и морозный пар.
Обратите внимание
Вот и портрет городишки, где нет приличных дорог — и адскую машину путем собрать некому.
Андрей Могучий — один из пионеров визуального театра в России. Мастер перформанса. Двухчасовой «Губернатор» и полон кратких перформансов. Но они осмыслены в полном накале.
Шеренга солдат в черных шинелках палит из трехлинеек над головами нарядных гимназисток в ангельски белых фартуках. После каждого залпа женская гимназия дружно аплодирует: от лица всех, чей покой охраняет губернатор Петр Ильич, отдавший приказ стрелять в рабочих.
Выезжает — как гряда из преисподнего огорода смерти — цепь тряпичных кукол: окровавленных, беспорядочно наваленных друг на друга. Головы запрокинуты к рампе. Мертвые бабьи лица смотрят в зал, перечеркивая все речи о тяжком, но необходимом долге сбережения порядка.
Дмитрий Воробьев играет Петра Ильича сильно и благородно. Его бормотание «В своих же! В своих…». Обреченное блуждание — четким губернаторским шагом — по усадебному парку. Досаду оттого, что два тайных агента в сюртуках и котелках, два простоватых и назойливых стража правопорядка всюду идут за ним.
(Потом окажется — это ангелы-хранители. Но кто и откуда их послал: красноглазых, серолицых, с тяжелыми стальными крыльями за спиной?) Слезы одиночества и обреченности ночью, в спальне. Красоту породистого седого человека — первой жертвы в ряду ему подобных, вплоть до истребления всей породы.
И несомненную его вину.
…Воет по дочери слободская тетка с лицом измученной Эринии. Дружно прыгают через скакалки девочки-гимназистки — взлетают белые, белые крылья парадных фартуков. В 1917-м эти гимназистки сами будут матерями малых детей. И — по всей логике ХХ века России — увидят уже своих дочерей голодными, пылающими в тифу. Рок дышит во тьме и морозе, за битыми окнами.
Две правды стоят в шеренгах. Их несовместимость, их глухота друг к другу век назад взорвала страну. Почти все персонажи в черном. Лица покрыты серым гримом. Точно притчу о Кровавом воскресенье тут сыграли призраки, вышедшие из немыслимых еще в 1905-м братских могил.
И главное: театр не делает выбор между расстрельными рвами. Тут все оплаканы. Все свои.
И оттого выходишь с мыслью: а все-таки тот век окончен. Словно проклятье снялось. С нас.
«Жизнь дописывает наши спектакли»
Пять лет назад режиссер Андрей Могучий стал худруком БДТ, а на прошлой неделе выпустил премьеру второй части трилогии «Три Толстяка». «Огонек» побеседовал с режиссером
— В Петербурге есть несколько площадок, которые постоянно продуцируют новые смыслы, энергию, образуя своего рода замкнутую, автономную структуру, параллельную культуру — со своими героями, сюжетами и стилистикой. Я говорю о Театре имени Ленсовета, Малом драматическом театре — Театре Европы, новой сцене Александринки и, конечно, обновленном БДТ…
— Параллельная культура — это многочисленные маленькие негосударственные театры, которые существуют в большом городе, составляя конкуренцию мейнстриму, предлагая альтернативные пути развития.
Театры, которые вы перечислили, существуют в одном городе, имея не похожие друг на друга художественные стратегии. Это и дает, вероятно, ощущение такого правильного «электричества», напряженного художественного поля.
Из города уехал Бутусов (7 марта режиссер Юрий Бутусов ушел с поста худрука театра имени Ленсовета; см. интервью в N10 «Огонька» от 18 марта.
— «О»), два года назад Полунин (21 апреля 2016 года Вячеслав Полунин перестал быть худруком питерского Цирка на Фонтанке в связи с формальным упразднением должности.— «О»). Я считаю, что Петербург очень сильно потерял. Очень сильно.
— На прошлой неделе вы представили премьеру, вторую часть трилогии «Три толстяка» — «Железное сердце». Поскольку в Москве ее мало кто видел, расскажите, что там, по сравнению с первой. Это развитие, продолжение истории?
— Мне представляется, что и первую часть из Москвы мало кто видел. Так что ответ мой про вторую часть мало что прояснит москвичам и жителям других городов. Судя по тому, что у нас получается, желающим увидеть спектакль придется садиться в поезд и ехать к нам, в Петербург.
Важно
Этот спектакль, задуманный как «мини-сериал», если пользоваться киношной терминологией, абсолютно невыездной. Спектакль состоит из нескольких частей, точнее «эпизодов» — отсылка к «Звездным войнам». Мы даже хотели эпизоды нумеровать не по порядку.
Кстати, так может и случиться со следующим эпизодом, который мы планируем сделать к концу года. Похоже, придется нарушить хронологию, пропустить пару серий, чтобы добраться до финала. «Эпизод 2. Железное сердце» — это продолжение «Восстания» («Эпизод 1. Восстание».
— «О»), в нем все сюжетные линии, на которые были намеки в первой части, развиваются. Мы поставили себе задачу — сделать все части законченными и самодостаточными, чтобы зритель мог купить билет, например, только на «Железное сердце» и все понять. При этом должна оставаться интрига, чтобы зритель ждал, «чем все закончится».
И тут мы угадали, как мне кажется. Судя по реакции в соцсетях, многие с нетерпением ждут продолжения истории.
Старшеклассники одной из школ после первого эпизода передали в театр папку с отзывами-сочинениями, где был подробный разбор сюжета, персонажей, какие-то сложные схемы-характеристики героев и очень живые, интересные размышления о спектакле и жизни. Эти ребята были первыми, кто увидел второй эпизод. Да, конечно, надо сказать, что наш спектакль — для детей и подростков и для тех взрослых, которые не утратили способности меняться.
— «Три толстяка» так или иначе публикой воспринимаются как актуальное высказывание о сегодняшнем дне. Вас смущает или радует то, что от вас ждут, как встарь, ответов на сегодняшние вопросы?
— Ни один художник не может реализоваться вне контекста реальности, как, впрочем, и реальность формируется с помощью художественных смыслов. Это такая специфическая взаимосвязь.
Реальность сегодняшнего дня, всего того, что происходит сегодня вокруг, обладает способностью внезапно актуализировать какие-то заложенные в спектакле темы, она почти буквально развивает или продолжает придуманные сюжеты.
Может, это было всегда, но наше время, я это уже неоднократно замечал, удивительным образом «дописывает» пьесу. Проект «Три толстяка» существует по законам этого взаимодействия с реальностью. Иногда пьеса отстает от событий, происходящих в жизни, иногда опережает.
В любом случае мы следуем за нашими героями, а герои следуют за жизнью.
— Это же касается и вашего предыдущего спектакля «Губернатор». После трагедии в Кемерово, волнений в Волоколамске он совершенно по-другому зазвучал. Проблема в общем универсальная: есть машина власти, и есть человек внутри. И эта машина постепенно начинает перемалывать человека под себя, даже если он занимает высокий пост.
— Живем как спим, все до лампы: ну нарушил, проехал на красный, дал деньжат, и дальше поехал, типа опаздываем, ну грязь под ногами, вокруг вранье, ну как-то живем, типа нормально, такие правила, система. Все отлично, пока дети не погибнут.
В рассказе у Леонида Андреева Петр Ильич — губернатор — пальнул по толпе. Люди от отчаяния жизни пришли просить о помощи. Петр Ильич не разобрал, «кто такие», и, когда из толпы полетели камни, махнул платком. Сорок семь трупов, трое детей.
Дети гибли и раньше от голода и нищеты, но как-то люди это терпели. Что дальше? У Петра Ильича, по Андрееву,— совесть, ожидание смерти как возмездия и приятие смерти как избавления. А что у нас? После такого ужаса, как в Кемерово, люди перестают терпеть несправедливость, идиотизм и вранье.
В таком пограничном состоянии невозможно со всем этим мириться. И в этот момент от власти требуется адекватность. Власть, конечно, искажает человека. Но перед лицом смерти всегда есть шанс вернуться к себе.
Совет
Человек во власти, наделенный правом принимать решения, обязан каждую секунду держать внутри мысль о последствиях. Думать о том, как он завтра будет смотреть в глаза своим детям.
— По поводу вашего спектакля «Процесс», который вы ставили в Германии, один критик написал: «В мире Могучего нет бога, но нет и дьявола». Ваш спектакль описывается как «мир после катастрофы», мир, в котором все худшее уже случилось. Исходя из этого понимания, вы и препарируете классические, казалось бы, сюжеты — Островского, Кафку, Олешу?
— В 1989 году прошлого века, когда мне было лет поменьше, я ровно в этих вот категориях думал и ставил свои первые спектакли. Я говорю о своем первом спектакле, по пьесе Ионеско «Лысая певица», в котором «Бог умер» еще до начала спектакля, что и было буквально проиллюстрировано и представлено изумленной публике.
Тогда я так думал и так разбирал тексты. Сейчас? Мне довольно сложно подтвердить, что «я препарирую тексты» исходя из описания «мира после катастрофы». Это какое-то общее место для меня. Каждый текст, которым я занимаюсь, анализируется исходя из автора, который этот текст создал, конкретики реальности и собственной боли.
Когда все три компонента совпадают, тогда и можно приступать. Если рассуждать-таки о «катастрофе», то самое время процитировать слова героя Андрея Толубеева из кинофильма «Единожды солгав». Герой Толубеева говорит примерно следующее: наша планета для веселья оборудована плохо, и на ней по большей части грустно.
А единственное оправдание человеческой жизни в том, чтобы помочь другому человеку, чтобы он не так мучился.
— За бытовым конфликтом русской драмы XIX века в вашей интерпретации — я это заметил еще в ваших «Иванах» по Гоголю — каждый раз возникает какое-то метафизическое облачко.
Так же вы поступаете и с произведениями, которые были позолочены в советское время, например роман Чернышевского «Что делать?». Эту метафизику вы каждый раз вытаскиваете из романа задним числом, пытаясь найти в нем универсальную глубину.
Это сознательный метод или вы интуитивно действуете?
— Интуиция и есть метод. Проблемы, кажущиеся нам неразрешимыми, выглядят со стороны или откуда-то сверху совсем по-другому. В спектакле «Изотов» (спектакль Александринского театра по пьесе Михаила Дурненкова «Заповедник».— «О») был персонаж, астроном, который утверждал, что все наши поступки предопределены космосом. Мы с Мишей (Дурненковым.
— «О») поехали в Пулковскую обсерваторию, за консультацией. Астрономы сказали нам, дословно, что мы все состоим из звездной пыли. Нам это очень понравилось, что мы звездная пыль, что мы с космосом одно целое и все такое. Для астронома такой взгляд — обычный физический факт. Вот я сейчас в связи с вопросом вспомнил об этом.
Словом, как же в нашем деле без космоса?..
— Вы в БДТ организуете дискуссии после спектаклей. Скажите, эти дискуссии дают вам какой-то толчок для размышлений, продуктивны ли они, получаете ли вы от них какой-то эмоциональный результат? Или все-таки у нас нет культуры, привычки обсуждения, и все уходит в песок?
— Мы устраивали «Диалоги» после спектакля «Что делать». Вы не представляете, какое количество замечательных, прекрасных, умных людей я там увидел и услышал.
— Опять же, это же Петербург. То есть фактически символические правнуки и праправнуки героев романов XIX века, того же «Что делать?», участвуют в дискуссии…
— Традиционная аудитория БДТ — образованные, думающие люди. В 1919 году наш театр был создан как просветительский, в этом заключалась главная идея его создателей.
С момента его основания, от Блока и мирискусников, через эпоху Товстоногова и до сегодняшних дней БДТ старается вести диалог со зрителем, поддерживать высокий градус ответственности за художественное высказывание, сопричастности сегодняшнему времени.
Именно театр приспособлен наилучшим образом для преодоления противоречий в обществе. Театр — место контакта. Место, где человек встречается с человеком на поле художественных смыслов.
Дать людям возможность высказаться — своего рода терапия. Ситуация диалога — это единственный путь для человечества, после всего, что случилось с ним в XX веке.
После этого массового насилия, крови, страшных войн.
Сегодня мы сильно все разобщены. Неосведомленность, невежество — сегодняшний тренд. Это касается и «потребителей» художественного продукта, и самих художников. Нужно научиться перерабатывать, сублимировать человеческую агрессию, переводить ее в какую-то интеллектуально-эмоциональную форму.
Одной из, пусть утопических, задач я вижу расширение зрительской аудитории, преодоление пропасти между искусством и теми, кто берет на себя право судить художника по законам, далеким от правды современного нам мира, по законам пещерного времени. Судить художника, как известно, можно только по законам им самим определенным.
Это аксиома, незыблемое правило, знание которого позволяет преодолеть эту пропасть. С этой целью мы четыре года назад запустили образовательный проект «Эпоха просвещения».
— Технический вопрос: а у вас есть в театре пространство для этих дискуссий? Все-таки историческое здание…
— Это действительно так, но мы приспосабливаемся. Обычно дискуссии проходят в зрительском буфете или в Греческом зале, несколько раз были на Малой сцене.
— Конфликт между новым режиссером и старой труппой неизбежен. Каждый режиссер находит свой способ решения проблемы. Я заметил, что у вас спектакли очень многонаселенные. То есть вы хотите, чтобы как можно больше людей было задействовано в спектакле, чтобы таким образом смягчать конфликт поколений?
— Нет, конечно, это был бы довольно странный метод — выводить на сцену артистов в массовом порядке, дабы избежать конфликтов. Довольно изощренная логика.
Обратите внимание
Выбор литературного материала, количество персонажей определяются исключительно художественной логикой. И не все спектакли такие уж многонаселенные.
Конечно, есть правда в том, что артист должен играть, выходить на сцену как можно чаще, а не сидеть в буфете и разглагольствовать о тяжести своей судьбы.
У нас почти нет актеров, которые не заняты нигде. 90 процентов актеров заняты в спектаклях.
Я думаю, есть нечто, что объединяет всех в БДТ: это любовь к коллективной, командной работе, любовь к молодым артистам и умение радоваться за них.
Страстное желание передать молодым то, что наработано в профессии, то, что кажется ценным артистам старшего поколения. И взаимоотношения между младшим, средним, старшим поколением в театре, на мой взгляд, идеальные.
— И на какие компромиссы вы готовы идти, а на какие нет?
— Компромиссы, конечно, неизбежны. Театр — это организм, который строится на работе с людьми. И любых радикальных решений, которые могут привести к инфарктам, инсультам и другим подобным вещам, я стараюсь избегать. Нужно просто бережно относиться к тем, с кем тебя в этот период жизни свела судьба.
— Когда вы пришли в театр, вы формулировали свое кредо, художественную задачу? Чтобы люди понимали, чего вы от них хотите?
— Нет. Я не люблю манифесты.
Беседовал Андрей Архангельский
Андрей Могучий родился 23 ноября 1961 года в Ленинграде. В 1984 году получил первое высшее образование в Ленинградском институте авиационного приборостроения (радиотехнический факультет). В 1989 году окончил Ленинградский институт культуры (кафедра режиссуры и актерского мастерства). В 1990 году основал независимую театральную группу Формальный театр.
С 2004 по 2013 год — режиссер-постановщик Александринского театра. В 2013 году Андрей Могучий возглавил Большой драматический театр им. Г. А. Товстоногова.
В том же году на Второй сцене БДТ (Каменноостровский театр) поставил спектакль «Алиса» по мотивам сказки Льюиса Кэрролла, в 2014 году на Основной сцене БДТ — спектакль «Что делать» по мотивам романа Николая Чернышевского, в 2015 году на Основной сцене БДТ — спектакль по пьесе Ивана Вырыпаева «Пьяные», в 2016 году на Основной сцене БДТ — спектакль по пьесе Александра Островского «Гроза», спектакль по рассказу Леонида Андреева «Губернатор», в 2017 году на Основной сцене БДТ — спектакль «Три толстяка. Эпизод 1. Восстание» по мотивам произведений Юрия Олеши. Лауреат Национальной театральной премии «Золотая маска».
Андрей Могучий поставил в Большом драматическом театре «Губернатора» Леонида Андреева
Спектаклю Андрея Могучего нужна помощь экрана
Стас Левшин / БДТ
Сверхсюжет «Губернатора» – инициация. Отдав приказ о расстреле толпы бастующих рабочих, главный герой предчувствует скорое возмездие и накануне гибели от рук террористов переосмысливает свою жизнь.
Развивая мотивы «Изотова», «Счастья» и «Алисы», Андрей Могучий вновь показывает, как из человека рождается личность.
Историей про путь к себе «Губернатор» стал и для самого режиссера: худрук БДТ впервые за последние годы выпустил спектакль, генетически близкий его экспериментальным поискам девяностых – нулевых, но при этом органично вписывающийся в формат большой академической сцены.
Важно
В сильной ансамблевой работе занята значительная часть труппы, и для каждого поколения придумана своя игровая стратегия: от густой, немного жирной в духе старого театра манеры корифеев до обнаженной документальности существования молодых актеров.
Гоголь-центр
Изначально Андрей Могучий собирался ставить в БДТ «Мертвые души», и гоголевская поэма с ее безнадежным экзистенциальным тупиком присутствует в «Губернаторе» вторым планом, подтекстом, придающим спектаклю дополнительный смысловой объем.
Сценографа Александра Шишкина «Губернатор» открывает с неожиданной стороны: выстраивая трансформер с бесшумно скользящими стенами и потолком, он работает как архитектор, играя прихотливыми конфигурациями то распахивающихся, то сжимающихся объемов.
Так и тянет написать что-то про метафору пришедшего в движение пространства истории, но Могучий не рисует картину предреволюционного хаоса, а ведет прямую трансляцию из черепной коробки протагониста «Губернатора».
Пешка на политической доске, в начале спектакля не способная видеть дальше стен своего кабинета, он постепенно осознает всю сложность и иррациональность устройства реальности.
Могучий ставит монодраму на большой сцене, и актер Дмитрий Воробьев, работающий с режиссером еще с конца девяностых, получает объемную роль под стать своему таланту.
Действие организовано по принципу монтажа аттракционов: гвардейцы расстреливают из винтовок зрительный зал, на подмостки в два ряда вываливают максимально натуралистичные муляжи человеческих тел, раздвигающие зеркало сцены экраны транслируют экспрессионистскую симфонию архивной кинохроники и эстетской видеографики редкого для российского театра качества.
Плотный текст «Губернатора» не просто овеществляет сознание героя, визуализирует его флешбэки, он заставляет публику увидеть мир его глазами, кроме черного и белого различающими лишь два цвета: кроваво-красный и трупную зелень. Излюбленная тема театра Могучего – утрата мирозданием изначальной цельности – оркестрована в спектакле с эпическим масштабом.
Пока окна губернаторского дома шатаются то ли от запускаемых в саду фейерверков, то ли от революционной канонады, в ключевой сцене звучит вальс Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае», пересочиненный Олегом Каравайчуком: искаженный диссонансами, вдребезги разбитый образ безмятежного старого мира, на смену которому приходит тревожная «Симфония гудков» Арсения Авраамова.
«Губернатор» выстроен в логике сна, наваждения – отдельные эпизоды повторяются по нескольку раз, как кошмары героя, где его в упор расстреливают сошедшие с картин Рене Магритта ангелы-истребители.
Совет
Художник по костюмам Сергей Илларионов с кинематографической подробностью воссоздает описанную в рассказе Андреева эпоху, но Могучего не интересует жизнеподобие – не случайно в прологе зрители наблюдают за театральной кухней, за гримерами, подкрашивающими артистов прямо на сцене.
Густой серый грим персонажей «Губернатора» не дает забыть о том, что все они, в сущности, не вполне люди. Спасение от дегуманизации, по Могучему, – в сострадании: единственная героиня, лицо которой очищено от грима, – пожалевшая губернатора гимназистка.
Ее монолог Александра Магелатова превращает в кульминацию спектакля: 24-летняя актриса демонстрирует в «Губернаторе» тот уровень актерской подлинности, какой достигается обычно лишь в авторском кино и почти никогда – на театральной сцене, тем более в России.
Санкт-Петербург
Как режиссер Андрей Могучий обеспечил Россию визуальным театром
В питерском БДТ продолжаются премьерные показы спектакля Андрея Могучего «Губернатор», впервые показанного зрителям 23 декабря прошлого года. В спектакле, поставленном по рассказу Леонида Андреева, речь идет о генерал-губернаторе, отдавшем приказ на расстрел толпы митингующих, и его внутренней жизни после этого.
То, что «Губернатор» выходит в год столетия Октябрьской революции, Могучий называет совпадением — так оно, может, и есть, вот только вряд ли совпадением является то, что уже в начале этого символически насыщенного года такое мощное общественно-политическое высказывание мы получаем от одного из самых важных российских театральных режиссеров.
Это, конечно, повод разобраться, чем Андрей Могучий важен и за что любим.
Выходя из питерского подполья
В России молодыми театральными режиссерами называют, как правило, мужчин за сорок. Бородатые и лохматые, они ходят по столицам, занимаются «радикальным прочтением классики», ставят «новаторские постановки» и делают «театральные эксперименты».
Ситуация немножко меняется в последние годы с увеличением лояльности социальной и театральной среды к совсем молодым режиссерам вроде Диденко, Кулябина или Волкострелова, но все равно — 55 лет, например, для театрального режиссера в России не возраст.
Андрею Могучему 55 лет исполнилось зимой прошлого года. Могучий начинал в середине 80-х, и это было то время, когда российский театр зашевелился и стал на себя примерять эпитет не то что даже «современный», а просто — «разный». И роль этого режиссера для всей российской театральной сцены — на фоне того, что он с тех пор сделал — никак нельзя преуменьшать.
Андрей Могучий
Если бы не значительная его индивидуальность, про Могучего можно было бы сказать, что он весь целиком вырос из питерского авангарда.
Он начинал с проектов уличного театра («Смерть пионерки», «Преступление и наказание» на строительных лесах, где в каждой ячейке было по Раскольникову в определенном состоянии души и тела), уделял крайне много внимания технике и эстетике цирка, трюкачеству (так, в 2004 году он поставил цирковое шоу «Кракатук» по Гофману в цирке на Фонтанке), рукотворному театру, почти инженерно-художественному. На него оказал влияние театр «Ахе», на работы членов которого похожи некоторые спектакли Могучего, — взять хотя бы «Между собакой и волком» 2004 года по Саше Соколову или же «Петербург» 1991 года по роману Андрея Белого, где каждый раз в новом открытом пространстве зрители рассаживались в маленькие каморки по обе стороны длинной узкой колеи, по которой проходили люди и что-то протаскивали. Здесь же кроются истоки некоторой перформативности спектаклей Могучего: его уличные акции совместно с другими членами питерской арт-тусовки того времени имели, кажется, больше отношения к хэппенингам, чем к театру. Тем не менее весь этот пышный уличный пафос с его работ сошел, когда в 1990 году появляется театральная группа Могучего под названием «Формальный театр».
Формализм со вторым дном
Обратите внимание
Говорить про формальный театр в связи с Андреем Могучим довольно интересно — есть нюансы. Во-первых, текст: во многих интервью он повторяет буквальную формулировку «Для меня текст в театре никогда не был главным».
И это, в целом, правда: в его спектаклях текст работает не как основа всего, а как один из персонажей спектакля со своими — временами ограниченными — функциями и задачами. Текстовые элементы, приходящие в театр из драматургии — сюжет, фабула, композиция и логика пьесы, — у Могучего радикально деформируются и приобретают странное значение.
Слово в его работах работает не как сообщение, направленное на коммуникацию, а как провокация образа или ощущения, как контекст для происходящего вокруг слова или же как отдельное событие в другом контексте.
У Могучего есть спектакли, где вообще почти не разговаривают, а на заре своей карьеры он поставил спектакль Orlando Furioso специально на экспорт за границу, его играли на староитальянском, что, в общем, могло быть приравнено к отсутствию слов вовсе.
И вместе с этим: несмотря на неприятие Могучим литературного театра, почти все, что он в театре сделал, основано на оригинальных текстах: «Лысая певица» по Ионеско в 1989 году, «Петербург» по Белому в 1991-м, «Две сестры» в 1992-м, построенные на коллаже текстов Беккета, Тургенева, Чехова, Софокла, Платона, Бергмана и Ружевича, «Школа для дураков» по книге Саши Соколова, «Иваны» по Гоголю в 2007-м и так далее.
Во многих случаях романы и пьесы были только основой для авторской фантазии Могучего; более того, если раньше он был бережен с авторским текстом, то в последние годы наметилась тенденция (прослеживаемая хотя бы по спектаклям «Счастье», Circo Ambulante, «Алиса»), когда от оригинального произведения в итоговом спектакле остается только идея (для «Счастья» по мотивам «Синей птицы» Метерлинка была написана целая оригинальная пьеса). В последнем его спектакле «Губернатор» у Могучего, судя по всему, были цели социально-психологические, а потому с текстом Андреева не проделывали никаких особенных фантазий, хотя, в соответствии с авторским стилем, он, даже неизмененный, выглядит деконструированным. Такого же рода процесс осуществлен во втором недавнем спектакле Могучего — «Гроза». Там тоже сохраняется текст Островского, но радикализуется манера его исполнения: перформеры пропевают заезженные строки на разные лады, тем самым раскрывая не просто новые грани смысла этого текста, но и новые возможности драматургии текста вообще.
Сцены из спектакля Андрея Могучего «Губернатор», БДТ им. Товстоногова
Во-вторых, актеры. Актеры в спектаклях Могучего, конечно, унижены не так, как у какого-нибудь Герберта Фритша или Роберта Уилсона, но тоже, в общем, существуют скорее в качестве кукол, марионеток, выполняют формальную функцию присутствия на сцене и исполнения порученного режиссером.
Влияние театра абсурда на работы Могучего нетрудно заметить, но все же актерам в его спектаклях не приходится вести себя слишком уж ирреалистично: бывает, что кривляются или как-топо-особенному ходят, разговаривают или ведут себя, но это не сумасшедшие монстры из спектаклей Фритша и не разнузданные идиоты-фрики из театра Кристофа Марталера, они ближе к реалистичной манере игры.
Важно
С другой же стороны, известны многочисленные опыты Могучего по актерским импровизациям во время спектаклей, по выращиванию внутреннего монолога в актере из изучаемого текста по методике Кристиана Люпы, по совместному с актерами созданию текста к спектаклю.
А также этот способ марионеточной работы с перформерами почти полностью уходит в некоторых спектаклях Могучего: например, в его постановке пьесы Ивана Вырыпаева «Пьяные» в 2015 году, а также в постановке оперы «Царская невеста» в Михайловском театре в том же 2015-м.
Про этот спектакль следует сказать отдельно. У Могучего получилась не просто современная, а ультрасовременная постановка.
На его счету не так много работ с оперным театром (опера Вольфганга Рима «Якоб Ленц» в соборе Святых Петра и Павла и «Борис Годунов» в Мариинском), и потому, видимо, вся оперная условность была им из «Царской невесты» вычерпана и перелита в визуальный формализм: время от времени на сцене в виде физических букв появляются огромные надписи вроде «СОВЕТ ДА ЛЮБОВЬ», а журавли в небе обозначаются загорающейся надписью «ЖУРАВЛИ». При этом исполнители существуют на сцене в какой-то очень современной манере, и петь у них получается современно, и вообще в этом много натурального психологизма, не так часто у Могучего встречающегося.
В-третьих — собственно театральный формализм. В самом топорном смысле это слово указывает нам на главную отличительную особенность спектаклей Андрея Могучего: они зрелищные.
Необходима некоторая фанатская решимость, чтобы отнести его целиком к визуальному театру (почему — об этом ниже), но не имеет смысла спорить с тем, что Могучий работает в первую очередь с образами, с визуальным впечатлением, со зрелищем и шоу.
С самого начала 2000-х Могучий работает с художником Александром Шишкиным, с которым он сделал значительную часть своих спектаклей, на которых заработал славу режиссера визуального. Однако он постоянно отмечает, что их работа исключительно совместная, а потому трудно разделить, какие концепции и придумки принадлежат режиссеру, а какие — художнику.
На фоне всего этого формализма, прерогативы визуальным над текстовым, нельзя не заметить, что Могучего крайне интересует текст и смысл, в нем заложенный.
Совет
Со смыслом — его амбивалентностью, скрытостью и другими параметрами — Андрей Могучий с помощью визуальных средств очень плотно работает.
В редких случаях можно сказать, что у него появляется образ ради образа: за каждым стоит какая-то ассоциация.